— Хо-хо, — выдавил Павел радостным тоном, отчего Юрий мгновенно раскрыл глаза. — А ты, Борь, наговаривал на него.

Для призраков спортивных тряска тонкой ручонки Юрия, словно музыкальной струны, казалась если не смешной (хотя Борис не скрывал улыбки; всякий раз, когда он смотрел на немощное тело товарища, мысленно поражался, думав, что негоже мужчине выглядеть так тонко, непрочно и вяло), то забавной. Однако призрачному юноше это действие привнесло в мысли гордости.

Борис начал было протестовать, но замолк, бросив пустое дело, и ручной эспандер вновь сменил владельца.

— Вот, держи обещанный блокнот! И помни: нужно всегда тренировать свое тело. По твоему лицу видно было, что даже ты не ожидал такого результата, значит, подкачался на кладбище, а? В здоровом теле — здоровый дух!

Слова Павла настолько отвлекли Юрия от окружения, что он погряз в своих мыслях, уставившись во влажную землю тропы. Удивительным он считал, что за два дня на кладбище совершил больше подвигов, чем за всю прошлую жизнь. Многие из них заставили его использовать не только мыслительные, но и физические усилия, после чего каждая мышца тела болела. И после всего этого он еще жив, хотя некогда потерял сознание от легкой пробежки. Не это ли результат того, что он становится выносливее?

Когда Юрий закончил волнительные размышления, он увидел перед собой кладбищенские ворота, неизменный скрип которых все так же резал слух. На скамье слева неподвижным образом сидела Александра: руки сцеплены одна с другой, голова чуть наклонена, отчего волосы, спадавшие на плечи, ритмично поднимались и опускались — одним словом, спала. Призрачный юноша проникся тем, что она спозаранку готовится к своей работе, пусть и позволила себе расслабиться.

Вдруг позади послышались всхлипы, моментами переходившие в одиночные покрикивания, стоны. На тропе показался силуэт, чьи очертания увеличивались с каждым мигом. Призрачный юноша беспокойно озирался по сторонам, пугавшись разнообразия гранитных плит и каждого покоробленного древесного отростка. Спустя время открылись детали лица, которое показалось знакомым, хотя животный ужас извращал его.

— Школьный задохлик? — произнес он с дрожью в горле. Грубость в словах, вошедшая скорее в привычку, помогла узнать душевный портрет недруга из далекого детства. — Что ты тут делаешь? Что я тут делаю? Я умер?

— Да.

Не было ответа, почему голос сделался неожиданно твердым и походил на гром, утроив страх на лице несчастного, но останавливаться было уже поздно, и фарс продолжил набирать обороты. Юрий сделал несколько шагов, и видимая хромота, верно, вызвала в новичке волну воспоминаний. На плечо призрачного юноши упала неимоверно легкая рука, показавшаяся чугунной, и на некоторое время взгляды обоих пересеклись в тишине, прерывавшейся свистом ветра, скрипом ворот и тихим посапыванием проводника.

— Твое воображение выбрало эту внешность, потому что ты чувствуешь неизмеримую вину за содеянное с этим мальчиком в детстве. Итак, без каких-либо возражений посмею начать. Это есть чистилище, и здесь будет твой отбор. Вечное блаженство или болезненные муки. Свет или тьма. Рай или ад. Даже не пытайся убежать: это невозможно.

Для пущего эффекта Юрий достал из кармана новенький блокнот и, открыв его, пролистал несколько страниц.

— Итак, посмотрим на совершенные злодеяния. Так-так… Это не столь интересно. А вот это уже весомее: шестьдесят одна подножка этому мальчику, тридцать шесть снежков в спину, триста пятьдесят злостных подшучиваний и… порванная в клочья книга. Это достаточно серьезные поступки, чтобы предположить твое направление.

— Но я же и хорошее делал.

Однако взгляд мнимого вершителя судеб остался неизменно твердым.

— Прости, прости, прости, — заикался призрачный юноша снова и снова на первой букве. После мольбы, не принесшей должного результата, он припал к худым ногам своего судьи. — Я был скотиной. Я хотел казаться лучше, хотел, чтобы меня уважали и считались, а он был таким слабым, беспомощным. Я молю вас! Я не хочу страданий…

— Юра, ты что делаешь? — зазвучал сонный голос Александры, чьи слова после каждого увеличивали высоту. — Ты с ума сошел?! Что ты ему наплел? Мне теперь полдня его успокаивать, что ли? Спасибо тебе большое!

Во взгляде призрачной девушки, пылавшем необузданным пламенем, читались будущие действия, какие страшили несмотря на запрет насилия. Она приобняла едва ли не задыхавшегося призрака, чьи щеки сделались влажными от слез, и стала поглаживать по голове, точно родного младенца. Некогда дерзкий мальчик, а ныне призрачный юноша вызывал непомерную жалость, отчего веселое чувство разыгранной сцены растворилось, как сахар в кипятке.

С раненным от собственной жестокости сердцем Юрий поспешно попятился и удалился от места происшествия, перекинув результат своей шалости на плечи проводника.

О бурлившем чувстве опасности каждый участок тела трубил уже долгое время, с тех пор как Юрий вышел на одну из троп, которая позволяла перейти к его могиле. Несколько раз он оборачивался и держался на расстоянии от проходивших мимо призраков, поглядывал за надгробия и деревья, окутанные молочной пеленой. Однако беда явилась в самый удобный для нее момент.

Как истинная шайка разбойников из детских книг, «Искатели» в составе десятка призраков, самых преданных Нику членов банды, одновременно выпрыгнули на дорожку из-за древесных стволов — удаче их засады благоволил туман — и стремительно смыкали круг. Хотя Юрий твердо знал, что они не смогут причинить ему боли, а впоследствии надеялся на это каждым уголком души, злостные от намеренного искажения лица не настраивали на приятный разговор.

Всем телом Ник источал дикую смесь эмоций: с одной стороны, виднелся восторг и малость извращенного уважения за проявленную накануне смелость, но редкие движения и грубые черты грязного лица выдавали крупицу унижения, какой в полной мере испытывает командир во время проигрыша.

— Ну удивил так удивил ты меня, Юрец! Поздравил [21] по самое не хочу. И за твою выходку я очень советую вступить в нашу банду тихо и мирно и даже не зеленчаком, а блатным. Твоя башка нам пригодится: она у тебя реально варит. У нас братва, шансы и уже один амулет. А у твоих баб — ни шиша! И я реально не хочу выпытывать у тебя, как это ты уложил пятерых моих людей. Нам есть, про че потолковать…

Когда Юрий и Анжела пришли к могиле Сидни, незамедлительно позвали ее. Оказалось, она любила подолгу спать, едва ли не до полудня, поэтому ее восстание из могилы случилось в соответствующем антураже: растрепанные, как после урагана, волосы, красные полузакрытые глаза с сухой слизью в уголках, нерасторопность в движениях — всем видом она напоминала ожившего мертвеца. Чуть не оступившись по случаю каблука на обуви, призрачная девушка прошла, шатавшись, в сторону скамьи и обрушила на нее весь свой миниатюрный вес.

Впрочем, во время рассказа призрачного юноши Сидни оживлялась все больше, пока к концу не мыслила так же ясно и по-своему, как и ее товарищи.

После того как все замолчали, Юрий обнаружил особенность их команды: призрачные девушки не разговаривали друг с другом без его участия, если не брать в счет моменты бурных споров. Это не было странностью, поскольку они кардинально отличались друг от друга, как разнится внешний и внутренний вид сосны и березы. Обе направили подбородки вдаль, словно не замечав друг друга. Хотя, отмечалось, Сидни больше не отпускает в сторону Анжелы извечный взгляд, который безмолвно выражал настроение, но и та вставляла в разговор язвительное замечание не после каждой реплики.

— Эх… Эх! Очень-очень плохо, что вы вот так вот просто отдал амулет нашему закадычному врагу, самому вражескому из врагов. Нет-нет-нет, не думай плохо: я нисколечко ни в жизни не виню тебя. Но вот ты же мог положить амулет где-нибудь в другом месте и не подносить на блюдечке этому проклятому слизняку. Мог? Мог.